ЧТО НУЖНО ГОРОДУ
Мне хотелось бы, чтобы бюджетная обеспеченность города была на уровне Москвы. Наш Саров раньше имел московское снабжение. Сейчас с продовольствием проблем нет, но вот уровень обеспечения финансами не позволяет развить инфраструктуру. Хочется, например, чтобы была нормальная дорога из города до областного центра — две полосы в одну сторону, две в другую.
Я как раз вижу свою задачу в роли мэра — определить перспективы развития города, сформировать вектор его движения. Ведь город необычный, у нас высокий процент образованных людей, с высокими запросами. Они хотят, коль они делают разработки мирового уровня, чтобы дома из труб не капало, чтобы было все по-человечески, соответствовало современным понятиям, современному уровню развития технологий. Чтобы связь не пропадала, wi-fi работал.
Поэтому, первое, повторяю, — бюджетная обеспеченность не хуже, чем у Москвы. Второе — транспортная доступность. Либо чтобы у нас была четкая связь с Нижегородским аэропортом. Если бы у нас тут был нормальный двухполосный хайвэй со скоростью 120 км/час, мы бы «долетали» до Нижнего Новгорода за час-полтора.

НЕВЫГОДНАЯ ЗАКРЫТОСТЬ
Наверное, еще очень важно — открытость и доступность города, именно города, не института, для тех, кто хочет здесь работать с интересными людьми, создавать бизнес, работать на установках института. В Америке такая программа есть. У них есть программа пользовательских установок, потому что установки в лабораториях построены на деньги налогоплательщиков. И это значит, что каждый налогоплательщик должен получить доступ к этой замечательной установке. У нас этого пока нет. В этом мы сильно отстаем от американского законодательства. Мы обязаны в конце концов к этому прийти. Если мы потратили 5 миллиардов на строительство чего-то, то, извините, любой желающий в нашей стране должен к этому иметь доступ.
Есть люди, которые знают, что на этой установке можно получить — научные результаты, коммерческие. Надо им предоставить право доступа. А кто будет решать — это уже вопрос процедур. За рубежом объявляется, что вот такая установка 10% своего времени открыта для зарубежных исследовательских групп. Пишите, что вы хотите сделать, четко сформулируйте, как вы это будете делать, кто будет участвовать. Я был в Лос-Аламосе на такой оружейной установке, она используется для военных экспериментов условно раз в неделю. Остальное время она для военных экспериментов не используется. Там работают международные группы, поляки, бразильцы, канадцы… Они всю эту установку на куски разделили и использовали то, что она выдает, для проведения своих уникальных работ. И это правильно. Они потратили огромные средства на эту установку, и надо, чтобы она приносила пользу людям.
Сейчас в Сарове есть ограничения на въезд и для российских граждан, и, разумеется, для иностранцев. У нас с вами есть пример городов, которые были созданы так же, как Саров, но они открылись и ничего страшного не произошло. Город Обнинск был закрытым. Его открыли — и катастрофы не произошло. Институты как работали, так они и работают. Изоляция возможна на каком-то промежутке времени. Но для долговременного развития — это нереальный сценарий.
Закрытие информации есть везде. Если мы берем большие корпорации, то вся информация, которая допускается к разглашению, проходит тщательную проверку у юристов. С двух точек зрения: с точки зрения собственных прав и возможного разглашения собственной информации и с точки зрения нарушения чужих прав. За нарушение можно заплатить такие деньги, что мало не покажется. Я, работая с людьми из американских корпораций, увидел это и для себя понял, что требование закрытости, когда ты работаешь по технологическим разработкам, в принципе, справедливо. И многие американцы из лабораторий мне жаловались, что их разработки, выполненные по заказу корпорации, просто убирали в сейф и не давали возможности говорить, что они это сделали. Разработка — это ваш актив, вы держите его в сейфе до тех пор, пока кто-то на рынке не вылез чуть-чуть вперед. И тогда вы это вытаскиваете, начинаете это внедрять — и вы опять впереди. Это конкурентная борьба, и с этим ничего не поделаешь.
В нашей стране нет такого количества денег, чтобы обеспечивать сильную закрытость и компенсировать все неудобства деньгами. Это очевидно. Мы сейчас практически не растем по ВВП, а расходы наши растут.
Даже в самое-самое темное время, в самый строгий режим научный руководитель Юлий Борисович Харитон писал обращение в адрес правительства с тем, чтобы они снизили требования по режиму и позволили ученым общаться со своими коллегами, потому что наука не может развиваться в закрытых условиях, она обязательно деградирует и умрет. Без этого ничего не сделаешь. Свежие идеи рождаются от общения с другими специалистами, другими лабораториями, другими странами. И важна взаимная проверка результатов. Такой сценарий может существовать максимум пять лет: собрали сливки общества, привезли их, заколотили забор, дали им деньги, пять лет ни о чем не думать и через пять лет с вас спрос — либо вас всех расстреляем, либо наградим.

ТЕРРИТОРИЯ РОСТА
Если мы с вами хотим развивать в России самые высокие технологии, о которых сейчас только ленивый не говорит, если мы хотим попытаться все-таки уйти от сырьевой зависимости, к которой за последние годы все больше и больше привыкаем, то нам нужно спонсировать территории роста. Нам нужно делать свои Силиконовые долины. Конечно, их можно делать в чистом поле, как Сколково. Но, с моей точки зрения, Сколково — это объект для притяжения тех, кто уехал за рубеж. А что делать с теми, кто работает здесь? Им тоже надо дать пищу для ума, и средства для самореализации, и подходящую инфраструктуру.
Мне повезло, я побывал на многих американских «редких землях», про которые читал в детстве. Когда у нас были профессиональные обмены, мне удалось побывать в Лос-Аламосской лаборатории, и на площадке Хэнфорд в Северо-западной Тихоокеанской лаборатории, и в лабораториях Ливерморе и Беркли, и на площадке Саваннар-Ривер в Южной Каролине. Я видел реальные площадки, где стояли и стоят атомные реакторы, где делались уникальные эксперименты и работали фантастические ученые. В этом смысле есть сходства, есть различия, есть опыт — как создавали они, как создавали мы. У меня есть американская книга Working on the Bomb, в которой рассказывается, как создавался объект Хэнфорд. Хэнфорд — небольшой городок в штате Вашингтон, в котором с начала 40-х и до конца 80-х прошлого века располагался комплекс реакторов, производящих, в частности, оружейный плутоний. Комплекс был построен в 1943 году на месте одноименного города, который одномоментно выселили, экспроприировав земли для нужд федерального правительства. И как там были, до того как этот объект построили, сады, и люди там жили, и их в один момент всех отселили, сделали закрытую зону. И люди до сих пор переживают о том, какие прекрасные сады они там бросили.
Эти ощущения людей сродни тому, что было здесь. Ведь здесь тоже жили люди, порядка 200–300 семей, которых посчитали ненужными. Я говорю о том, что вот эти аналогии и параллели — как у них и как у нас — для меня, как жителя этого места, а сейчас — еще и руководителя этого города, они тоже важны. Это другая тема и другая параллель. Но она показывает, что, несмотря на все различия, мы все люди и действуем по близким схемам.

О РОЛИ ЭКСПЕРТОВ
Я учился в Ленинградском государственном университете, на химическом факультете. Фактически с самого начала у нас преподавателем по химии был югослав Лилич Лука Стоянович, который во времена Иосипа Броз Тито бежал из Югославии. Он был в возрасте, но это был уникальный человек, потому что до войны и после войны он был и в Сорбонне, и в Германии, он видел, как устроена наука и образование за рубежом. Для того времени, когда я учился, это было довольно необычно, и он рассказывал всякие байки про легендарных зарубежных ученых, рассказывал о них нормальным человеческим языком. И это позволяло видеть науку не с точки зрения учебника, а видеть персоналии, как они себя вели, как поступали…
Мы проводили специальные опыты. Например, что осенью будет в плодах, если мы в период цветения или интенсивного роста подержим в теплицах с тритием те или иные растения? Можно их потом есть, нельзя, какое будет накопление? Накопление вещества в плодах происходит по определенным законам в период интенсивного роста, и фактически это рекомендация, что делать с урожаем, если произошло какое-то не очень хорошее событие. Такие исследования у нас были, и на эту тему мы делали публикации: что при таких-то уровнях мы угрозы не видим, по крайней мере, по тем данным, которые мы получили. По дождевой воде мы тоже проводили опыты и говорили о том, что если ситуация такая, то можно ожидать, что на землю выпадет и с какой скоростью и в каких количествах. Эти знания важны для того, чтобы уметь прогнозировать последствия экстремальных ситуаций в реальных условиях. Это очень важно, потому что время принятия решений при аварийной ситуации очень ограниченно. Вы должны в течение суток решить, что делать: отселять или не отселять жителей, устанавливать заграждения или не устанавливать. Для тех, кто принимает эти решения, очень важна экспертная подпорка — насколько все это опасно, насколько тяжело. Ошибка в принятии решения будет стоить очень дорого.

ЧТО ЗАСТАВЛЯЕТ ДУМАТЬ
Когда я попал во ВНИИЭФ, я не знал, чем буду заниматься. В те времена это была страшная тайна. Когда же я начал профессионально работать в лаборатории, я познакомился со свойствами редких элементов. Мои первые исследовательские работы и публикации были связаны либо с переходными, либо с редкоземельными элементами. Я видел их воочию, видел, как они ведут себя в разных ситуациях. Меня поразило уникальное сочетание их свойств. Лично я люблю камни и кристаллы. Эта красота и сила природы, отображение атомных явлений на уровне конкретного куска заставляет думать. Примерно так же, как звезды на небе, которые все время заставляют думать о том, что же там происходит наверху. Поэтому, с одной стороны, уникальные металлы —твердые, красивые, устойчивые, а с другой, когда их переводят в другое состояние, они обладают чрезвычайно яркими химическими характеристиками. От соединения с другими элементами они проявляют уникальные свойства, например, как высокотемпературные сверхпроводники, как термоэлектрики. Конечно, это вещества, которые сегодня нужны, востребованы для развития наших дисциплин. Супермагниты, лазерные стекла, стекла для высокотемпературных печей. Масса применений, без которых сейчас нельзя сделать ничего продвинутого и высокотехнологичного. Мои исследования были с этой темой связаны. Я занимался так называемыми лантаноидами и актиноидами, которые с ними имеют очень близкое сходство, но есть и различие.

О ВАЖНОСТИ ПУБЛИКАЦИЙ
ВНИИЭФ — это организация, которая занимается большей частью прикладной наукой и технологией. Считаю, что фундаментальные знания, полученные в ходе работ, можно «открывать» без вопросов. Прикладные, когда они в разработке, — это собственно ноу-хау или патент. Если это ноу-хау принадлежит государству и сделано по оружейной тематике, то однозначно тема закрыта. Ее можно трансформировать, ее можно диверсифицировать на другие направления и постараться об этом рассказать. И многие специалисты во ВНИИЭФ это делают. Например, именем Евгения Мешкова названа так называемая «неустойчивость Рихтмайера-Мешкова» — процесс, предсказанный Робертом Рихтмайером и экспериментально осуществленный Мешковым: перемешивание двух сплошных сред, поверхность раздела которых испытывает ускорение — например, при прохождении ударной волны. Есть другие ученые такого же плана, которые отделили предмет, которым они занимались, технологию, продукт и знания. Очень важно сделать так, чтобы знание стало доступным, чтобы оно было доведено до такого состояния, что это знание может теперь принадлежать всем.

ГЕНЕРАТОРЫ ИДЕЙ
Элитарность — штука опасная. Когда мы говорим об элитарности, это предполагает этакое закрытое сообщество, оторванное от всего остального. Здесь, в Сарове, тоже есть люди разные. Но больше людей — государственники, которые мыслят категориями государственных интересов. Люди, которые решают глобальные задачи защиты страны, ее рубежей от потенциальных угроз. И неизбежно, даже если они оперируют небольшими суммами денег, небольшими ресурсами, оперируют большими задачами. Они защищают страну от внешних угроз. Это, безусловно, отличие. Второе — это желание наших людей мыслить, отсюда произрастают инициативы и уважение к собственному мнению. Саров не раз, не два и не три демонстрировал такие инициативы, которые были потом восприняты на уровне правительства, на уровне Госдумы и Президента. Люди генерировали такие идеи и доводили их до руководства. И эти идеи входили в сознание руководства и становились их идеями. В этом смысле Саров имеет отличительные признаки. В Сарове, безусловно, есть люди, которые могут вот эти самые новые смыслы генерировать. Вопрос в другом: услышат ли их, воспримут ли?