Губернатор Красноярского края Виктор Толоконский - настоящий патриот своего региона. Но патриотизм - это не песни под баян, а радение за свою землю, за ее благополучие и процветание.

ВИКТОР АЛЕКСАНДРОВИЧ, ХОЧЕТСЯ НАЧАТЬ С ВОПРОСА ОБ ИНВЕСТОРАХ. ДАЖЕ ПРИ ЖЕЛАНИИ ИНВЕСТИРОВАТЬ В ВАШ РЕГИОН ИХ ПУГАЕТ КАКАЯ-НИБУДЬ «НЕВОЗМОЖНОСТЬ». НАПРИМЕР, ВЫ ПОДПИСАЛИ ДОВОЛЬНО БОЛЬШОЕ КОЛИЧЕСТВО КОНТРАКТОВ ПО ЛЕСУ. А ВООБЩЕ ЛЕСА ТО ХВАТИТ НА ВСЕХ? НЕ ВОЗНИКНЕТ ОДНАЖДЫ СИТУАЦИЯ, КОГДА ЕГО НАДО БУДЕТ ДЕЛИТЬ?


Проблема доступности леса, безусловно, существует. Но когда мы смотрим на несколько лет вперед, подписывая те или иные контракты, мы, конечно, предполагаем и строительство новых зимников, и расширение возможностей лесного сплава. Что же касается самого ресурса леса, он практически неисчерпаем. У нас годовая лесосека примерно 70 миллионов кубометров. И осваиваем мы их процентов на 10–15 каждый год. Всего в год заготавливаем примерно 15 миллионов кубометров древесины. Я думаю, что потенциал значительно больше. Кроме того, мы, как правило, ведем сейчас речь о проектах, которые позволяют вовлечь в оборот низкосортную древесину. Древесину, которая остается на просеках, остается как отходы.
На Красноярском форуме больше всего обсуждалось проектов, касающихся строительства целлюлозных комбинатов. Это переработка всего и вся. Целлюлозный комбинат стоит 150 миллиардов. Это огромные деньги. И, конечно, здесь существуют определенные ограничения…

ДЛЯ КОГО? ДЛЯ ИНВЕСТОРОВ?

Для всех инвесторов главное ограничение — это сами деньги, сами инвестиции. Их действительно сейчас получить сложнее, потому что часть мировых инвесторов занимает выжидательную позицию. А в самой России цена денег возросла очень серьезно… Что касается других ограничений, я ни от кого из потенциальных инвесторов не слышал, что кому-то здесь «не хватает леса» или, скажем, где-то нет электроэнергии. Таких ограничений, которые бывают, как правило, в любых регионах, в Красноярском крае минимум.

ВЫ УЖЕ ПРЕДСТАВЛЯЕТЕ СВОИХ ИНВЕСТОРОВ, ЧТО НАЗЫВАЕТСЯ, В ЛИЦО?

Понимаете, главное даже не инвесторы, а инвестиции. Потому что инвесторами себя называют многие. А вот реальный доступ к кредитным ресурсам, к инвестиционным фондам имеют единицы. Поэтому я считаю более продуктивными и реалистичными соглашения, когда рядом с инвестором — банк. Такие переговоры были, мне говорили: вот этот банк будет нас кредитовать. Тогда — добро пожаловать! То же самое мы гово- рим и инвесторам из Китая, нам важно, чтобы они не теневой экономикой занимались в России, в Красноярском крае, а эффективными крупными проектами.
Но, безусловно, и в целом по России, и в Красноярском крае в частности, объем инвестиций сейчас будет несколько ниже, чем в последние годы. Потому что, повторюсь, деньги очень дорогие. И это сегодня самая сложная проблема. Но на дискуссии, прошедшей на форуме, мы заняли такую позицию — инвестиций в России меньше, да, но пусть их будет как можно больше в Красноярском крае! И мы активно боремся за инвесторов. В том числе тем, что готовим и проводим этот экономический форум.

НА КРАСНОЯРСКОМ ФОРУМЕ ВЫ СКАЗАЛИ, ЧТО В 90-Е ГОДЫ ЧУВСТВОВАЛИ БОЛЬШЕ ВОЗМОЖНОСТЕЙ, БОЛЬШЕ СВОБОДЫ В ПРИНЯТИИ РЕШЕНИЙ. КАКИЕ ДОЛЖНЫ БЫТЬ ВОЗМОЖНОСТИ У ГУБЕРНАТОРА, ЧТОБЫ ИНВЕСТИЦИИ В КАЖДЫЙ РЕГИОН ДЕЙСТВИТЕЛЬНО БЫЛИ И САМИМ ИНВЕСТОРАМ БЫЛО ИНТЕРЕСНО РАБОТАТЬ С РЕГИОНАМИ?

Я думаю, сегодня есть достаточно много ограничений, которые снижают эффективный потенциал региональной власти. Есть очень усложненные, на мой взгляд, отношения землепользования, лесопользования. Очень многое и в сознании людей, и в законах, и в управленческих традици- ях не нацелено на развитие. Мне всё время кажется, что мы многие парадигмы и нормы приняли для такого стабильного состояния. Для Швейцарии, Бельгии, даже для большой Германии — это нормально. Но России нужны более эффективные законы, нацеленные на прорыв, на развитие!
У регионов, откровенно говоря, и стимулов особых нет. Ведь с ростом экономики коррелируется в основном один налог — налог на добавленную стоимость. Он стопроцентно улавливается федеральным бюджетом. А рассчитывать, что новое, «пионерное» производство будет с первого года приносить прибыль — это абсурд. Во-первых, поначалу это огромные инвестиции, займы, кредиты, которые давят на себестоимость. Затем идет длительный процесс освоения мощностей. Соответственно, прибыли меньше. И я как региональный руководитель от этого ничего не получаю. Более того, чем дальше во времени, тем менее людными становятся новые производства. Сегодня иногда смотришь — с огромными, миллиардными вложениями производство. Сколько, спрашиваю, рабочих мест? 20! 30! Это раньше я знал, что если миллиард вложили, там будет 3–4 тысячи рабо- чих мест, и я как губернатор хоть подоходный, зарплатный налог получу. А сейчас и этого не дано. Потому что в основном автоматизированные безлюдные технологии производства, и опять регион не имеет здесь для себя каких-то положительных эффектов. У региона нет никакой положительной отдачи от использования его недр.

А КАК БЫ ВЫ РЕФОРМИРОВАЛИ ВСЁ ЭТО?

Вот чем 90-е годы отличались? Я не скажу, что это была более эффективная система, но это была система, более способствующая развитию, когда все налоги не на бизнес давили. Ничего не надо менять. Ничего не надо увеличивать. Но все уплаченные бизнесом налоги нужно в определенной пропорции делить между федерацией и регионами.
Мы сейчас взяли и сказали: весь НДС — это федеральный налог, а прибыль — практически весь региональный налог. Давайте возьмем, скажем, два процентных пункта НДС в Красноярском крае. Посчитаем, сколько это в абсолютном выражении процентов прибыли. Получается, 2 процента НДС, это, например, 10 процентов прибыли. Хорошо. Сделайте мне норматив не 18 процентов по прибыли, а 8. Но оставьте мне 2 процента по НДС, тогда я с любого нового производства что-то начну получать сразу. У меня сразу будет корреляция, сразу будет эффект. Если я создам условия, построю что-то, то и доход в бюджете появится.
Более того, надо же понимать, что любая новая экономика требует обновления социальной, коммунальной инфраструктуры. Где-то нужна школа, где-то нужны дорога, детский сад, водопровод. Без этого не будет новой экономики! Это всё можно сделать только из регионального бюджета. Не может федеральный бюджет развивать всю инфраструктуру для каждого производителя. У нас огромная страна. Бывают тяжелые моменты, когда решения нужно принимать мгновенно. Я понимаю, здесь есть свои риски. Но, опять же, давайте их взвесим и поймем: что эффективнее, дать большую свободу и сориентировать на развитие, либо все заформализовать так, что развития здесь не будет вообще?
Это системные проблемы. Повторюсь, мы слишком много в законодательстве взяли из опыта самых развитых стран, для которых проблема развития не стояла. Там другой подход к регулированию. Там, главное, не нарушить некие пропорции, не допустить каких-то рисков. Но там и развитие никто не ставит в задачу. Мы же брали пример с Франции, Германии, Соединенных Штатов. Мы ведь не с Китая брали пример и не с Южной Кореи. Мне кажется, не очень точно выбраны некоторые парадигмы. Мы текущую стабильность сделали преобладающей над задачами развития. В конечном итоге всё регулирование у нас так или иначе сводится к тому, чтобы ничего не допустить. Точно так же и в полномочиях, и в централизации.
Или взять консолидированные группы налогоплательщиков. Ну, что это дает? Для меня совершенно очевидная вещь, что предметом налогообложения должен быть не паспорт предприятия, не юридический какой-то ИНН, а конкретные производственные фонды. Вот есть здесь стены, проходная, какой-то технологический процесс, производится продукция – это и есть объект налогообложения. А нам говорят: мы таким образом всё перемешаем — убытки с доходами. И опять регион смотрит: вроде огромное производство, а налоговой отдачи от него почти что нет…

ЕСЛИ ТАК ВСЁ БУДЕТ И ДАЛЬШЕ РАЗВИВАТЬСЯ, ТО КАЖ ДЫЙ ЧЕЛОВЕК НА ТЕРРИТОРИИ РОССИИ У НАС БУДЕТ НА-ПРЯМУЮ ПОДЧИНЯТЬСЯ ЦЕНТРУ И ПЛАТИТЬ ТУДА НАЛОГИ?

В 90-е годы я как мэр города был максимально свободен. Но любая свобода предполагает ответственность. И чем больше свободы, тем больше ответственности, притом осознанной. Я понимал, что никто мне на помощь не придет. Вот сейчас бы, в данной парадигме отношений, к примеру, остановилось производство, не платятся налоги — губернаторы сразу бы полетели в Москву! Или стали слать телеграммы, письма в правительство. Но, кстати, централизация на федеральном уровне тоже очень жесткая. И там не всегда даже министр может самостоятельно принять решение. Нужно идти в правительство. Часто на президенте замыкаются многие решения… Так вот, а в 90-е годы я понимал, что мне никто не будет помогать решать те или иные задачи, но меня никто и не ограничивал в выборе средств. И я каждый день придумывал какие-то новые механизмы. У меня был такой формат работы: раз в месяц с группой специалистов и руководителей я выезжал в пригород, и мы целый день писали наброски каких-то новых постановлений мэра, новых подходов, новых решений. Потом нам стали требоваться кредиты на развитие, мы создали свой муниципальный банк. Собрали предприятия, объявили условия, и все подключились, был сформирован крупный банк, который позволял решать самые разные задачи именно развития. Он был создан не для каких-то коррупционных сомнительных схем. Всё было подчинено развитию. Я мог принимать практически любые решения. Сейчас, например, министерство обороны передает на баланс регионов маленькие военные городки — годами, потому что требуется какая-то документация, сделайте то, подпишите это. Мы тогда, в 90-х годах, принимали на свой баланс целые города!

ЧТО ВЫ ИМЕЕТЕ В ВИДУ?

В городах всё жилье, котельные, коммуникации были у ведомств заводов. Я понимал, что если я у них не заберу это, они завтра всё разрушат, бросят и сами развиваться не будут. И мы всё это прини- мали на баланс, опять же никого не спрашивая. А сейчас участок земли перевести из федеральной собственности в собственность региона, причем не в частную, а в государственную невозможно!
Какие сегодня могут быть институты развития, если любой бюджетный рубль требует очень жесткого бюджетного процесса? В Красноярском крае нужно проводить чуть ли не референдум, на Заксобрании любое расходное обязательство принимать. А в 90-х годах это была только публичная подпись. Я всегда говорил: я как мэр могу всё, но любое мое решение — публично. Я любое постановление и распоряжение отправлял прокурору. Я не мог просто снять трубку или записочку написать бухгалтеру: слушай, перечисли туда-то бюджетные деньги. Я подписывал на бланке распоряжение, номер, отпечатки пальцев — всё как положено. Сейчас так нельзя. Нужно конкурс провести. Может, придет другой желающий. Я говорю: как другой, если я хочу создать структуру, которая бу- дет то-то и то-то делать, и здесь необходима именно эта и эта компания. Чтобы получить земельный участок, где хочешь разместить предприятие, тоже надо конкурс провести, пройти некую процедуру. Я пакет акций продаю год уже! А в 90-х годах я бы сделал это за один день. Простых решений здесь нет. Но нам нужно хотя бы в сознании совершить перелом, нужно понять, что развитие, стратегическое будущее должно преобладать над настоящим.

ТО ЕСТЬ ЭТО ВООБЩЕ ВОПРОС ВЫЖИВАНИЯ?

Как раз выживать мы умеем, и кризис преодолеем, здесь нет никаких сомнений. Но я-то хочу развиваться. Если жить, как два года назад, по тем правилам и регламентам, перспектив у нас особых нет. Я, например, с такой слабой экономикой всё равно не смогу подремонтировать все дома, переложить все теплотрассы, линии, коммуналку. Не смогу построить дороги там, где их нет. Нам нужна другая экономика. Ставить задачу нужно не на проценты расти, а на десятки процентов! Мы должны пройти то, что прошел Китай.
Я видел Китай в середине 80-х. Там не было ничего. Ни промышленности, ни экономики, ни инфраструктуры, ни образования. Это было всего тридцать лет назад. А что представляет Китай сейчас, — всем известно. Россия же за тридцать лет мало изменилась. Много ли за 30 лет построено новых заводов, дорог, городов? Единицы объектов. А там построили миллиардную страну с нуля. Ничего с неба не валилось. Без нефти, газа и ренты. Но было желание. В 80-х годах китайцы уже говорили: мы должны стать самой сильной экономикой мира! Я отвечал: какая экономика, вы живете на тротуаре! У вас ничего нет. Нет, возражали мне, мы будем самой сильной экономикой. И пошли особые безналоговые зоны, различные стимулы, правильное регулирование, как со стороны центра, так и со стороны города, провинции. И сейчас мэр любого китайского города, глава провинции наверняка может в десять раз больше сделать, чем мэр города российского. И это не случайно, они уже тридцать лет назад были нацелены на развитие!




Т Е КС Т: Роксолана Черноба