Евгений Иванович Евдокимов — управляющий директор управления инфраструктурных проектов Фонда инфраструктурных и образовательных программ. Деятельность фонда направлена на поддержку и развитие всех российских предприятий наноиндустрии, в том числе и не являющихся проектными компаниями ОАО «РОСНАНО».

Евгений Евдокимов более 10 лет работал в сфере венчурных инвестиций. Участвовал в финансировании стартап-компаний в США, Израиле, России. Несколько лет руководил проектами Российской ассоциации прямого и венчурного инвестирования (РАВИ). Его пригласили в «Роснано» для решения принципиально новой задачи — создания инновационной инфраструктуры. И вот через 5 лет в «Роснано» появилась сеть нанотехнологических центров: Зеленоград, Дубна, Казань, Томск, Новосибирск, Троицк, Ульяновск, Мордовия, Ленинградская область и еще два в Москве — «Т-Нано» и «Композит». Сегодня перед Евгением Евдокимовым Стоят новые задачи: стратегия и инжиниринг.


Редкие Земли: Евгений Иванович, в чем смысл новой задачи, поставленной перед вами?
Как только начинается переход к бизнесу, у «фундаментального» ученого (ученого, занимающегося фундаментальными исследованиями) либо нет знаний (как заниматься коммерциализацией), либо нет интереса (заниматься бизнесом). по другую сторону стола сидят венчурные инвесторы или директора корпораций, которые говорят: принесите мне законченное решение, мне нужен готовый бизнес-план. У ученого нет законченного технологического решения, у него нет готового бизнес-плана. В лучшем случае у него есть лабораторный образец. Для успешного запуска процесса коммерциализации разработка должна пройти определенные стадии: создание работающего образца, выпуск предварительной партии, приемочной партии продукции, подбор производственного оборудования (или разработка нового), создание законченного инжинирингового решения, включая посчитанную прогнозную себестоимость производства. Помощь в проведении инновационного проекта по этим этапам — одна из базовых основ работы инновационной инфраструктуры. Управляющие команды таких инфраструктурных центров должны обладать набором уникальных профессиональных компетенций. Естественно, каждую команду мы собираем с нуля. Нет пока профессиональных управленцев объектами инновационной инфраструктуры, да еще и с опытом работы. Это действительно неблагодарная работа, когда ты должен сам «лепить» (собирать по крупицам) непонятно из чего все эти наши бизнес-планы и решать инжиниринговые задачи. Поэтому профессионалы, поработавшие в наноцентрах, резко взлетают наверх, не задерживаясь, уходят в крупные технологические или финансовые холдинги либо, наоборот, остаются предпринимателями, оставляют себе один-два проекта, которые полностью контролируют, и только этим и занимаются. Но я думаю, что как только станет очевидным, насколько огромный потенциал лежит в этой сфере, это заинтересует новых участников процесса, например молодых профессионалов из финансового сектора или нетехнологических предпринимателей.



РЗ: Получается, все эти технологии — наши, отечественные?
В основном отечественные. Но мы работаем и с западными технологиями, мы не можем ограничиваться только Россией. Понимаете, мы конструируем наши бизнес-кейсы из совершенно разных ингредиентов. Западный партнер, технология российская, инженер, инвестор, заказчик — государственный, негосударственный, иностранный, русский… И из каких ингредиентов соберется стартап или технология, иногда до конца и не понятно. Одного стандартного рецепта нет, есть какие-то общие правила. Мне очень нравится тема моделирования. Во-первых, моделирование — это планирование, когда ты себе это пытаешься представить. Представить себе и показать другим. С другой стороны, это технически красивая задача, технически обоснованная. Очень часто физический эксперимент либо сложен, либо невозможен, либо долог, либо дорог. А с третьей стороны, сама по себе эта сфера для нас очень важна — суперкомпьютерное моделирование. Потому что, как говорят наши американские коллеги, тот, кто пересчитает, тот и победит (to out-compete is to out-compute). Мне нравится, что здесь, с одной стороны, материальный мир, с другой — математический, а с третьей — достаточно простой, незамысловатый мир средних технологий, и все они сплетаются в нано, и суперкомпьютерное моделирование добавляет во все это еще и какой-то метафизики.

РЗ: Когда мы уйдем от той экономической модели, которая не дает России развиваться?
Перестанем жечь газ с нефтью? Может быть, лет через тридцать станем это делать поменьше. А если серьезно, то в следующие 15 лет в области материаловедения (медицины, фармацевтики, электроники, робототехники, станко- и машиностроения и др.) нашу страну ждет такой же взлет, какой случился за 15 лет с конца 90-х в сферах IT, коммуникаций, интернета.

РЗ: Может быть, есть проект, в который вы не верили, а он оказался самым лучшим?
Был проект из Зеленоградского наноцентра по созданию очередной версии 3D-принтера, и мы не понимали, что из него получится. Каким-то чудом удалось привлечь молодого человека с опытом организации продаж, продвижения технологий. Проект ему понравился, мы договорились, сейчас передали ему на определенных условиях часть акций компании, и он уже за три месяца успел договориться с торговыми сетями. И сейчас этот принтер будет продаваться в розничных магазинах электроники. У нас сейчас вырисовывается интересная ниша, как раз в розничном сегменте. На данный момент все основные гранды, вся деятельность концентрируется на крупном и среднеразмерном сегментах, на промышленном и полупромышленном использовании. А так, чтобы 3D-печать зашла в каждый дом, в каждую семью, как микроволновая печь или швейная машинка… Швейная машинка ведь тоже сначала была промышленным оборудованием.

РЗ: Российские ученые, которые уехали, скажем, в США, хотят сейчас работать в России?
Многие — да. За время моей работы в этом направлении больше десяти человек либо вернулись, либо приняли решение возвращаться. Десять человек — вроде бы и немного, но я считаю, что это уже много. Потому что мы выбираем самых лучших.

РЗ: А чем привлекаете, зарплатами?
Скорее, комплексом возможностей, условий, в которых можно заниматься важным для них делом. И то, что мы предлагаем здесь, как ни странно, даже лучше, чем то, что они могут получить в Америке или в Европе. Карт-бланш по оборудованию, помощь в продвижении на локальных рынках, помощь в выстраивании международных цепочек коммуникаций и связей, подбор команды, оборудования и, наконец, инвестиции. Многие не верят, но на Западе сейчас очень непросто поднять посевные и венчурные инвестиции для технологического стартапа на самых ранних стадиях. Мы же принимаем решение быстро, даем им деньги, которые нужны именно на первых шагах. В каждом наноцентре есть стартовый капитал на тот период, в течение которого центр должен выйти на операционную безубыточность. Во-первых, он должен вложить грамотно свои средства в стартапы, во-вторых, у него есть ресурс, связанный с оборудованием, которое они должны купить, запустить и работать на нем, как технологический центр полупромышленного производства. Все это в комплексе привлекает наших соотечественников-ученых, и некоторые из них принимают решение о реализации совместных проектов в России. Я ответственно заявляю, что то, чем мы занимаемся (развитие инновационной инфраструктуры, запуск проектов и стартапов в области материаловедения), — это Клондайк, это самая что ни на есть редкая земля, золотой Клондайк.

РЗ: У вас есть опыт мыслить в больших масштабах, но это же политика, это другая история. На первый взгляд, достаточно безрезультативная. Вы же работаете на конкретный результат…
Президент в последнем своем Послании говорил, что необходимо не сбавлять темпы. И на последнем заседании Госсовета прозвучало: развитие инновационной инфраструктуры. Мы сейчас в средней фазе. У нас произошла первичная стадия накопления наших проектов, формирование портфеля. В следующем году мы должны начать переходить от количества к качеству, и я надеюсь, что у нас начнут появляться инвестиции следующих этапов — апраунды. Апраунд — это инвестирование с повышением капитализации. Я надеюсь, что в следующем году мы покажем инвестиции в наши стартапы со стороны крупных венчурных фондов и покажем реально действующий портфель стартапов.

РЗ: Анатолий Борисович Чубайс считает, что проекты большого «Роснано» пока убыточны…
Они не убыточны, они пока еще не проданы с прибылью. Каждый проект развивается по-своему, портфель в целом развивается неплохо. Да, у нас некоторые проекты списаны — это нормальная ситуация любого инвестиционного фонда. Ты же не знаешь, когда у тебя две, три, четыре звезды в какой-то момент вдруг выстрелят так, что перекроют все убытки и дадут тебе возможность заработать. Для этого нужно создать сбалансированный портфель, который состоит из претендентов на лидерство в наиболее перспективных секторах промышленности. И у нас это все есть. Мы собрали лучших из лучших!

РЗ: Евгений Иванович, что входит в понятие «инжиниринг»? Что такое инжиниринг?
Это конструкторская и технологическая деятельность, результатом которой является документация на изделие, на оборудование, на материал, на способ и технологию производства. В последнее время эта деятельность становится все более узкоспециализированной, потому что происходит трансформация подходов к способам производства. Существуют три основные стадии, связанные с производством, разработкой и выпуском продукции на рынок. Если в целом весь процесс называется НИОКР, то есть стадия научно-исследовательских (НИР) и опытно-конструкторских работ (ОКР). При этом нам в большей степени интересны не исследования, а опытно-конструкторские и опытно-технологические разработки. Это очень заметно в сфере микроэлектроники, где производство абсолютно отделилось от разработки. Разработкой занимаются одни, потом передают это на производство, а потом либо они же занимаются маркетингом, либо продажами занимается кто-то другой. Дизайнеры разрабатывают, производственники производят, а кто-то третий продает. Почему нет отдела, который бы занимался одним, другим и третьим? Не потому, что нельзя его создать, просто специализации компетенций сейчас очень сильно углубились, в последнее время инжиниринговая деятельность связана с узкой специализацией, и вообще весь процесс жизненного цикла продукции становится очень узкопрофессиональным. И держать все эти три группы под одной крышей становится все сложнее и сложнее. Но при этом стадия разработки непосредственно связана со стадией производства, потому что инженеры, конечно, должны знать все особенности производства для того, чтобы разрабатывать документацию на изделие и на технологические процессы.

РЗ: Что в этом направлении делает «Роснано»?
«Роснано» как раз инвестирует в те крупные заводы с рабочими местами, на которых будет выпускать свою продукцию. Для того чтобы это произошло, в этой точке уже должен быть полный комплект документации на само изделие и на техпроцесс. Плюс сюда подключаются следующие шаги, которые тоже относятся к инжинирингу: подбор оборудования и его закупка, поставка, монтаж, наладка, запуск, сопровождение. Инжиниринг сам занимается проектированием завода. Есть компании, которые называются инженерными, их деятельность — проектирование и строительство заводов. И последняя часть — это менеджмент, то есть управление и поддержание в рабочем состоянии всей фабрики. Такой технический сервис. Есть компания-оператор этой фабрики, а есть инжиниринг, который ее обслуживает. Это может быть как организация, которая полностью этот завод разработала и поставила, так и отдельные производители тех или иных единиц оборудования. Может быть одна головная организация, а в ее ведении — несколько подрядных и субподрядных организаций инженеров, которые работают с этим оборудованием.

РЗ: Есть проблемы российские, а есть проблемы глобальные.
Наши, связанные с инжинирингом и с бизнесом вообще, касаются того, что спрос на инжиниринговые услуги имеет место тогда, когда у вас есть задача развития, задача реорганизации, обновления. Крупным компаниям — Газпрому, Роснефти, Северстали — не нужны какие-то пробные, тестовые варианты, им нужны комплексные решения под ключ. Российский молодой стартап раньше эти решения предоставить не мог. Соответственно, покупали на Западе. А раз это покупали на Западе, то в России это никак не развивалось. Но со временем западные компании начали локализоваться, наши крупные холдинги объявляли долгосрочные программы развития. Когда появилась программа обновления мощностей и приватизации части активов, сначала РАО «ЕЭС» покупало услуги на Западе, потом часть западных инжиниринговых цепочек стали локализоваться в России, стали появляться российские партнеры западных инжиниринговых компаний. И постепенно уменьшалась иностранная часть и увеличивалась российская. Сейчас в сфере электроэнергетики работают несколько крупных комплексных инжиниринговых компаний, которые уже в меньшей степени пользуются западными услугами или компетенциями и практически полностью эти компетенции у себя воссоздали и обслуживают нормальный платежеспособный спрос компаний электроэнергетики. Позже подобные процессы произошли и в нефтегазовой отрасли, и хотя там до сих пор во многом присутствуют западные игроки, часть сервисных инжиниринговых цепочек начинают постепенно локализоваться и в России.

РЗ: А в других секторах?
Проблема связана как раз с инжинирингом в тех секторах, где у нас не появился платежеспособный спрос. Например, это относится к сферам потребительских продуктов и услуг, разработки нового оборудования для средней и легкой промышленности, потому что в них не появилось на данный момент крупных российских игроков, с одной стороны, а с другой стороны, не появился широкий рынок компаний малого и среднего бизнеса.

РЗ: И как быть?
Однозначный ответ дать сложно, это зависит от самих секторов. Некоторые развиваются быстрее, некоторые медленнее. В частности, в последнее время оживился сектор разработки медицинского оборудования и приборов (в Троицке мы создали кластер по этой специализации, например). Последние 5–7 лет динамично развивается рынок разработки различных материалов и оборудования в строительстве. После кризиса 2008 года какие-то компании обанкротились, какие-то выжили и стали развиваться дальше. И те, которые выжили, находятся сейчас в поисках новых инструментов для своего долгосрочного развития, для обретения конкурентных преимуществ. Возрастает спрос на новые решения, на новые материалы и новые технологии в строительстве. Это, в свою очередь, создает платежеспособный спрос для инжиниринговых компаний. Из отстающих отраслей — текстильная промышленность, которая, к сожалению, после распада СССР практически погибла. Сейчас мы там пытаемся что-то придумать, как-то конкурировать с тем же Китаем по текстильному производству. Но это очень сложно. Но в целом ответ на ваш вопрос — это запуск как можно большего количества стартапов и создание инжиниринговых компетенций совместно с международными лидерами в перспективных в России секторах.

РЗ: Какие задачи вы ставите, говоря об инжиниринге?
Моя задача — попытаться предсказать, предположить, какой спрос может появиться на инжиниринговые услуги и в каких именно секторах через два-три года. Чтобы до того, как этот спрос появится, у меня были команды, способные эти проблемы решать. И предлагать решения, чтобы эти заказы опять не ушли на Запад, к иностранным компаниям. Наша задача — облегчить процесс модернизации и получение инжиниринговых услуг для тех, кто в этом может нуждаться. Прежде всего, для стартапов. Потому что если наша крупная компания может себе позволить заказать комплексное решение у западной компании, то стартапы, у которых инжиниринговые запросы не такие капиталоемкие, западным инжиниринговым компаниям не интересны. Поэтому российские стартапы, не имея инжинирингового партнера здесь, очень часто не имеют возможности вообще эффективно запускать производство своей продукции (это особенно актуально в сфере материаловедения, в отличие, скажем, от секторов интернета или программирования). Наша задача сейчас, повторюсь, — сформировать доступное, но при этом качественное предложение инжиниринговых услуг для российских стартапов в новых секторах.

РЗ: И что вы для этого делаете?
Наша деятельность по инжинирингу активно развивается всего лишь чуть больше года. У нас в портфеле на стадии активного развития — три компании, все остальные пока на стадии запуска. Планируя и структурируя деятельность наших инжиниринговых компаний, мы ставим их командам задачу использовать все самые передовые средства автоматизированного проектирования, самые последние программные продукты, которые начинают постепенно появляться и в России. Все эти продукты доступны на рынке. Другое дело, что они стоят дорого, и если их приобретать на собственные деньги, это может оказаться не так выгодно, как если это делать с нами. Одно рабочее место серьезного инжинирингового пакета может стоить порядка 50–100 тысяч долларов в год. У нас же имеются все библиотеки: оборудование, техпроцесс, специфическая информация, которую предоставляют о себе различные производители, чтобы инженер на стадии производства сразу же закладывал параметры производственных мощностей и будущих потенциальных партнеров по производству. Они сами регулярно обновляются. Это как раз задача разработчиков такого пакета — постоянно собирать эту информацию и обновлять все библиотеки. Это первое. Второе, за чем мы следим, — это, конечно, коммуникации и кооперация. Очень важно, чтобы наши инженерные команды, которые мы здесь формируем, и специалисты, которые здесь работают, понимали специфику международного процесса сборки комплексного промышленного продукта, международной кооперации. Есть еще одна отдельная история, которая заслуживает внимания в разговоре про инжиниринг. Это сектор IT, который развивался в соответствии с мировыми тенденциями последние 10–15 лет. Поэтому у нас в стране сейчас существует достаточно сильная команда IT-дизайнеров, инженеров-программистов, которые разрабатывают программный продукт. Мы исторически сохранили свои конкурентные преимущества на мировом рынке в части программирования. Подтверждение этому — компании, имеющие российское происхождение, с сильными позициями на мировых рынках. Это тот же самый Касперский, и Яндекс, и Мейл.ру, и «Параллеус» Сергея Белоусова, и ряд других. Как говорится в послесловии к фильму «Стартап», мы экспортируем математику так же, как нефть и газ, но почему-то не говорим об этом. Кстати, сам «Стартап» — симпатичный фильм, основанный действительно на реальных событиях, всем советую посмотреть!

РЗ: У вас есть программа развития инжиниринга?
Программа развития инжиниринга состоит из нескольких частей. Во-первых, нужно помогать вставать на ноги командам, которые будут заниматься продуктовым и технологическим инжинирингом. Во-вторых, надо поддерживать тех, кто занимается строительством заводов под ключ. В-третьих, важно поддерживать тех, кто будет заниматься разработкой отдельных видов промышленного оборудования. К сожалению, у нас в России в результате известных перемен развалилось станкостроение, потому что не было спроса на перевооружение и модернизацию. Как только спрос появился, он был обеспечен западными поставками, китайским оборудованием и т.д. Мы будем заниматься возрождением этой сферы. И есть четвертая часть — это промышленный дизайн, немного обособленный аспект инжиниринга. Дизайн и инжиниринг — это почти одно и то же. Только в понятие дизайна добавлена еще и некая эстетическая компонента. Если ты покупаешь, скажем, дрель, ты прежде всего смотришь на показатели качества, но не надо забывать и об эстетических моментах. Естественно, это будет влиять на конечную стоимость. Это все создается не только для красоты, это еще и вопрос эргономики, это вопросы удобства использования, а их тоже решает промышленный дизайнер.

РЗ: Поговорим об определениях…
У нас есть ГОСТ. Можно просто открыть ГОСТ и посмотреть, что такое конструкторская деятельность. У нас сейчас достаточно нормальные ГОСТы. Там вполне приличные стандарты, и ими можно пользоваться. Ими пользуются наши военные разработчики. Вся система военной госприемки соответствует современным промышленным требованиям. Она, кстати, очень близка к международным стандартам по инжинирингу и подготовке продукции. Немножко не совпадают какие-то обозначения, а так, в принципе, документация, разработанная по нашим стандартам и переведенная на английский язык, вполне приемлема, и ее можно передавать на любой иностранный завод. Другое дело, что самими ГОСТами мало кто сегодня по-настоящему владеет (умеет их использовать).

РЗ: Чем вчерашний продукт отличается от сегодняшнего?
Раньше единственным критерием была цена, и выигрывал тот, кто давал меньшую цену в момент закупки. А сейчас стоимость контракта будет определяться не только ценой закупки, но и ценой владения, то есть будет учитываться весь жизненный цикл пользования. Если ты покупаешь по дешевке сегодня, то завтра ты можешь заплатить за обслуживание втридорога. Тот, кто тебе продает, обязан гарантировать работу того, что он тебе продал, и его содержание, поддержание в рабочем состоянии. Поэтому ты не можешь продать какое-то барахло, потому что тебе придется самому тратиться на поддержание его в рабочем состоянии. Естественно, новое будет стоить дороже. Но зато, если ты покупаешь современный продукт, тебе потом будет проще его эксплуатировать, у тебя меньше расходов и меньше негативных последствий, связанных с использованием дешевого и некачественного продукта. Повторюсь, инжиниринг становится узкоспециализированным. Он все больше и больше становится бизнесом с высокой добавленной стоимостью, в отличие от бизнеса массового производства изделий и материалов. Он все больше уходит в виртуальную сферу. Сейчас даже документацию никто не передает друг другу в бумажном виде, а в основном в виде картинок, мультиков, схем, моделей. Можно еще сказать об инжиниринге, который связан с глубоким хайтеком, с теми же нанотехнологиями. Когда вы пытаетесь вести разработку, связанную с пониманием глубинных процессов, на наномасштабных объектах, например процессор с каким-нибудь покрытием, объект размером меньше 100 нм, то очень часто вы ограничены в средствах испытаний и экспериментов. А инжиниринг неразрывно связан с экспериментами, с отработкой теорий на практике, с выработкой оптимальных конструкций. И в этом смысле все большее значение приобретает суперкомпьютерное моделирование. И в будущем хайтек-инженеры и инженеры наноразмерных объектов будут в значительной мере использовать как раз возможности суперкомпьютерного моделирования. Поэтому мы сейчас тоже пытаемся это направление развивать, поддерживать тех, кто занимается элементной базой, разработкой новых систем и свойств суперкомпьютеров.

РЗ: Принимаете ли вы участие в создании технопарка в Сарове?
Да, мы являемся поставщиками проектов и технологий наряду с РФЯЦ-ВНИИЭФ, АФК «Система», ГК «Росатом», ОАО «Роснано», РТИ, Саровским физико-техническим институтом и компанией Саровского инновационного кластера. Технопарк «Саров» позволит более эффективно использовать компетенцию специалистов Федерального ядерного центра для коммерческого применения. Если перечислять основные направления, которые будут развиваться в технопарке, то к ним относятся: информационные, лазерные и энергоэффективные технологии, сенсоры и автоматизация, материалы и покрытия. Основная цель технопарка в Сарове — создание к 2020 году трех тысяч рабочих мест, строительство и расширение площади зданий и сооружений до 50 тысяч квадратных метров, привлечение не менее 60 компаний — резидентов технопарка с годовым оборотом в 15 миллиардов рублей.