Журнал «Редкие земли» стал организатором беседы АНДРЕЯ ЖУРНИСТА, директора ОАО «Бериллиум», и АЛЕКСАНДРА ДЬЯЧЕНКО, заведующего кафедрой Томского политехнического университета, выигравшей тендер Минпромторга РФ на выполнение НИОКР по программе «БЕРЛИТ». Разговор коснулся не только узкопрофильных вопросов, но и общих перспектив развития РЗМ-отрасли в нашей стране, создания специальных кластеров, технологической модернизации производства и правильного взаимодействия государства и частного бизнеса в этой важнейшей области российской промышленности.

РЗ: Какие существуют мифы о редкоземельной отрасли?
Ж: Главный миф – это миф о том, что она существует.
Д: Да, надо четко осознать, что редкоземельной отрасли в России нет. Она впала в кому. Но из этой комы можно выйти. И начинать надо с самого нуля. Не рапортовать о том, что мы завтра построим завод. А сделать хороший план. То есть нам необходимо в течение двух лет заниматься разработкой технологий, еще в течение двух лет переводить эти технологии на коммерческие рельсы...
Ж: Если мы начнем искать коммерческую выгоду на начальных этапах проекта возрождения отрасли редких и редкоземельных элементов, мы сразу проиграем. Это стратегическая задача государства. Нужно изначально понять, что это важно для государства, для его выживания. Это, в конце концов, его обороноспособность.
Д: Я не совсем согласен. Например, мы имеем миллион тонн выработки циркон-ильменитовых песков. Легкая фракция — кварц, каолин, тяжелая фракция — ильменит, циркон. Продукты переработки этих веществ государству не нужны. Это должен делать частный бизнес. Но государство должно выступить с инициативой. Ведь там редких земель — только 50 тонн. Если мы хотим взять эти 50 тонн РЗМ, необходимо строить миллионник горной выработки. И параллельно строить все эти заводики. Это называется комплексной переработкой.

РЗ: То есть нам нужен кластер?
Д: Да. Нужно строить расширенную редкоземельную модель развития производства на базе комплексных месторождений. Вот имеем состав руды: кварц, каолин, ильменит, циркон, монацит... Монацита совсем мало — 0,03%. А мы хотим на этом сделать какую-то коммерцию.
Ж: Но смотрите: приобретение монацита в течение 40 лет и его складирование — это строчка из той же песни. Потому что это стратегия государства. То, о чем мы пишем, над чем работаем, еще не есть промышленная технология. Мы даже представить себе не можем, как оно все повернется и сколько это будет стоить. Я считаю, что государство не должно считать расходы на создание таких отраслей, как РЗМ.

РЗ: Значит, мы на первых этапах не должны извлекать выгоду?
Ж: Мы должны говорить о максимально комплексном использовании руд. И частно-государственное партнерство здесь не подходит. Скорее, приоритетна частно-государственная модель сотрудничества. Государство, как предполагаемый партнер, использует свой административный ресурс, выдает лицензии, предоставляет недорогие кредиты и прочее. Бизнес готов вкладывать деньги, но на паритетных началах, и должен иметь господдержку и даже госзаказ. Взять ту же ситуацию с бериллием: до 1990 года был госзаказ, и ГОКи продавали концентрат государству, а теперь его депрессируют и в отвал, потому что нет сбыта.
Д: У меня другая точка зрения. Если государство будет вкладывать деньги, а это не будет окупаться, то мы опять зайдем в тупик. Сразу найдутся люди, которые захотят эти денежки распределить. Любое производство должно быть коммерчески выгодным.
Ж: Государству не придется тратить деньги в пустоту. Если опять рассматривать ситуацию с бериллием, у государства будет концентрат. Более того, уже давно назрела необходимость строительства гидрометаллургического передела в восточных областях Сибири или вообще на Дальнем Востоке. Тогда у государства будет не концентрат, а гидроксид бериллия — суперликвидная продукция.

РЗ: А мы можем уже говорить о том, что в Северске будет создан редкоземельный кластер?
Д: Да.

РЗ: Когда он будет создан?
Д: Понимаете, там тоже нет технологий. Мы имеем только научную статью. Нужно как минимум два года, чтобы запустить технологии.
Д: Второе. Чтобы сделать технологию, нужно вложить достаточно много денег, нужны полупромышленные испытания, экономические расчеты. Действиями одного научного коллектива технологию не создать. Это очень кропотливый и дорогостоящий продукт. Сейчас, когда эта программа запущена Минпромторгом, я надеюсь, что это приведет к положительным результатам. Государство должно инвестировать только в начальную ступень — вложиться в технологию, но процесс должен быть самоокупаемым. Иначе получается, что деньги налогоплательщиков вкладываются в никуда. Может, стоит делать так, как мы делали все это время, то есть покупать РЗМ в Китае? Государство не должно дотировать ни одну отрасль промышленности, разве что медицину и образование.
Ж: Но вряд ли бизнес придет туда, где не будет государственного заказа на получение хотя бы комплексного концентрата, не говоря уже о готовой продукции. Я уже рассказывал про существовавший до 90-х годов госзаказ на получение бериллийсодержащих концентратов. И ГОКи эти концентраты продавали, потому что это было им выгодно. Но этим должен руководить Госрезерв. Когда мы читаем в документации конкурса на получение лития и бериллия (шифр «Берлит»), что 75 млн руб. на этот проект дает государство, 75 млн нужно привлечь частных инвестиций, и к 2018 году нужно выдавать на-гора 10 тонн вакуумплавленного бериллия марки Б-1, то сразу видно, что эти деньги будут потрачены впустую. Стоимость одного только оборудования для вакуумной плавки значительно выше.

РЗ: Но ведь такой тендер выиграл Томский политехнический университет, не так ли?
Д: Да, мы должны к 2014 году провести лабораторные исследования, в 2015 году — опытные исследования, а в 2016 году выдать технологию. А дальше — организация производства с использованием полученных результатов. Это должен делать не Томский политехнический, а бизнес, который даст деньги и выкупит потом эту работу у Минпромторга. И тот, кто эту работу возьмет, должен будет построить этот «город-сад» и выдать эти 10 тонн.
Ж: Но ведь технологии получения металлического бериллия из руды существуют. Зачем тогда осуществлять эту научно-исследователькую работу?
Д: Эти технологии достаточно старые. Они должны быть кардинально изменены.
Ж: Насколько я знаю, есть две технологии: та, что используется на Ульбинском заводе, и технология, которая применяется компанией Brush Wellman. Они различаются, потому что работают на разных рудах.
Д: У нас другой метод: на начальной стадии мы работаем без кислот. А на конечной стадии — магний-термическое восстановление не в печах периодического действия, а с применением непрерывной технологии в парах магния. Это то, что сейчас реализовано в кремниевой промышленности.

РЗ: Давно появилась эта технология?
Д: Магний-термическое разложение применяется и сейчас, непрерывная технология в парах магния – это что-то новое. В любом случае нужно экспериментировать. А вот применение в технологии дорогостоящего фтора удорожит продукцию многократно! Это пока только научные разработки. А технологией это станет только в результате той самой работы.

РЗ: Почему же мы отказываемся от старых технологий?
Д: Они очень токсичны.

РЗ: А кто ваш партнер?
Д: Наш партнер — ЗАО «Редкие металлы Сибири».

РЗ: Вы также успешно занимаетесь композитами, не так ли? Это еще одно стратегическое направление. Расскажите, пожалуйста, об этом.
Д: Тут ситуация примерно такая же, как и с редкоземельной промышленностью. Было время, когда Советский Союз занимал первое место по выпуску политетрафторэтилена различных сортов. Это было двадцать лет назад. Сейчас мы занимаем меньше 1 процента на рынке.

РЗ: И что делать?
Ж: А подход везде один и тот же. Государство должно вложить деньги в разработку технологий. А когда они уже готовы, государство гарантирует, что это не изыски каких-то «умалишенных» ученых, а реальный научный продукт. И нужно будет найти инвестора, который вложится в производство. Так делается во всех странах.

РЗ: Без применения композитов невозможно запустить в космос ни один летательный аппарат. А малый частный бизнес не справляется с этим производством, и идут срывы госзаказов, то есть подрывается обороноспособность страны.
Д: Государство не должно вкладывать деньги в нерентабельные производства. Китайцы, выпуская редкие земли, не вкладывают туда государственные деньги.
Ж: Так ведь наоборот, это производство присоединили к министерству обороны Китая.
Д: Да, но это ведь выгоднейшая отрасль!

РЗ: А сколько лет они ее создавали?
Ж: Двадцать лет. Дело в том, что китайские специалисты обучались добывать уран и редкие земли в СССР. А по поводу стратегической важности хочу сказать, что ведь есть информация о том, что Brush Wellman финансируется Госдепом США. Ведь только в 2012 году Госдеп дополнительно (!) выделил им 70 миллионов долларов на развитие бериллиевой тематики. А сколько до этого, неизвестно. То есть в США и Китае это государственное дело, а мы пытаемся привлечь мифических бизнесменов к мифическим же технологиям.
Государство должно выводить отрасли промышленности, вкладывать, а потом их отпускать. И еще важная вещь: нельзя делить продукцию на стратегическую и нестратегическую. Государство должно вкладывать деньги, пока это не выйдет на самоокупаемость.
Д: То есть мы должны с нулевой отметки начать развиваться, создавать конкурентную продукцию. Но при этом другие страны не стоят на месте. Поэтому мы должны осуществить качественный рывок.
Но у нас есть и свои преимущества, поскольку начинать с нуля, может быть, даже и проще. А американские и китайские компании запустились тридцать лет назад, поэтому у них и технологии устаревшие.

РЗ: То есть обязательно должна быть технологическая модернизация производства.
Д: Конечно! Но вам никогда не удастся модернизировать «наперед». Завод строится, устаревает, происходит его развал, и строится новый. Это мировая практика.

РЗ: Расскажите о своих лабораториях.
Д: Кафедра химической технологии находилась в кризисе. За последние десять лет мы восстановили лабораторную базу, закупили много современного аналитического оборудования. Вообще Томский политех закупил оборудование на миллиард рублей. Причем половину оплатил внебюджетными средствами. Мы их сами заработали. У нас также имеются полупромышленные установки. Мы можем перерабатывать до 10 тонн в год различного сырья. К тому же есть несколько лабораторий с мини-установками. В последнее десятилетие мы перешли на работу с частным бизнесом. Это недропользователи. Мы делаем апробацию различных руд и концентратов.

РЗ: А у вас много заказов?
Д: Да, валовой бюджет Томского университета чуть-чуть не дошел в этом году до семи миллиардов рублей. Из них два миллиарда — госзаказ на образовательные цели, еще два — заказ на научные исследования, остальное — внебюджетные привлечения.
Ж: А в чем же фокус?
Д: В минимальных накладных расходах.

Текст: Екатерина Андреас