Нынешний год — юбилейный для Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО), документа, значение которого трудно переоценить даже в планетарном масштабе. Многие политические мужи и дипломаты называют этот договор краеугольным камнем всей современной политики и базовым элементом системы международной безопасности. Он начал действовать 45 лет назад, в марте 1970-го, и с тех пор к Договору о нераспространении присоединилось 190 стран — почти все независимые государства на планете ратифицировали этот документ. Сначала его подписали сроком на двадцать пять лет, но в мае 1995 года продлили на бессрочный период. Чтобы сосчитать страны, не подписавшие договор, хватит пальцев одной руки — Индия, Пакистан, Израиль, Северная Корея…

В России, на фоне грандиозных торжеств, посвященных 70-летию Победы, потерялось много международных новостей и событий, а между тем практически весь май в США подводили итоги очередной «пятилетки нераспространения» и пытались угадать, какой будет ядерная политика в ближайшие пять лет. Обзорная конференция по Договору о нераспространении ядерного оружия начала работу в конце апреля в Нью-Йорке. В первые же дни представители США упрекнули Россию в несоблюдении Будапештского меморандума и «явных нарушениях» Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (РСМД).

Однако уже в конце сентября, маятник качнулся в обратную сторону - Москва в свою очередь выразила озабоченность тем, что США, разместив в Германии атомные бомбы, практически нарушила базовые соглашения «Договора о нераспространении ядерного оружия», разместив ядерные боеприпасы в зоне ответственности неядерной державы. Вечные соперники — Россия и США — уже давно живут в режиме постоянного «обмена любезностями». Ядерные козыри есть у обеих сторон, и каждый игрок вынужден считаться с их наличием у партнера по большой политической игре.



Алексей Фененко: 
- Прежде чем говорить о сегодняшнем положении вещей, мне бы хотелось обратить ваше внимание на несколько событий из недавнего прошлого. В начале 2000-х годов вдруг резко обострилась ситуация вокруг Пакистана и его ядерной программы. Подоплека была такая. Американцы активно говорили о том, что Пакистан плохо охраняет свой ядерный арсенал. Что необходимо помочь Пакистану в охране его ядерного потенциала. Иначе талибы вот-вот захватят этот пакистанский арсенал. Пик этой истерики был как раз ровно десять лет назад — зимой 2004–2005 года. Прямо шел масштабный вброс тревожных докладов и аналитических записок на всех сайтах ведущих американских аналитических корпораций. И Центр Карнеги, и Институт Брукингса, и Гарвард, и Стэнфорд, и РЭНД один за другим писали, что вот-вот Пакистан распадется. Тогда американские военные, согласно этим прогнозам, должны были бы взять под контроль пакистанское ядерное оружие. Незадолго до этого на саммите НАТО в Стамбуле в июне 2004 года американцам удалось навязать Пакистану двусмысленную формулировку о расширении сотрудничества с альянсом в области ядерной безопасности: при том, что силы НАТО как раз выполняли миротворческую миссию в соседнем Афганистане. Чем не правовой задел для соответствующей операции по высадке военных НАТО на пакистанские ядерные объекты? То есть, по сути, отрабатывалась схема установления внешнего управления над проблемным ядерным государством и над его ядерным потенциалом. Если бы это удалось, мир был бы уже совершенно другим. Именно под эту историю, я так понимаю, раздувалось дело Абдула Кадира Хана — о том, что Пакистан поставлял ядерные технологии в другие страны.

Примерно в то же время — лишь чуть раньше — у нас на Северном Кавказе обострились события донельзя — то есть в 1999 году началась вторая чеченская кампания, цель которой была — оторвать Кавказ от России и организовать по большому счету второй после развала Союза ССР «парад суверенитетов», в результате которого на карте мира появился бы десяток новых стран, и у каждой был бы осколок российского ядерного потенциала. В американских СМИ в 1998–99 годах шла волна публикаций о плохой сохранности российских расщепляющихся материалов и даже случаях их хищения (достоверность которых, правда, никто и никогда не доказал). Параллельно с 1996 года скандинавы немало говорили об «экологической катастрофе» на российском Севере из-за утилизации атомных подводных лодок по договору СНВ-1 (1991). А теперь давайте сопоставим одно с другим. Посмотрите, какая вырисовывается необычная вещь. С одной стороны, на Пакистане происходит отработка схемы создания внешнего управления проблемным ядерным государством. Тогда Пакистан, правда, от этого отбился. А потом, я думаю, американцы эту схему транслировали бы дальше. Куда — это большой вопрос. Я не исключаю, что конечной целью, через 5–7 репетиций в других странах, они могли бы попытаться применить эту технологию и к России…

РЗ: Не получилось?

Алексей Фененко:
- Не получилось, да. Не прошло даже на Пакистане, не говоря о ком-то более серьезном. Но идея, я сильно подозреваю, у американцев не умерла. Есть и еще один момент, тоже для нас не самый приятный. Американцы постоянно пытаются продавить идею интернационализации ядерного топливного цикла. Посмотрите на все инициативы Буша начиная с 2004 года, посмотрите на инициативы Обамы 2009–10 годов. По сути, это возрождение «плана Баруха» Это идея создания некоего международного агентства, которое контролировало бы развитие международной атомной энергетики, ограничивало бы ядерный топливный цикл. И ограничивало бы использование высокообогащенного урана и процесс выделения плутония из ядерного топлива.

РЗ: Но есть же МАГАТЭ?

Алексей Фененко:
- В том-то и дело, что американцев МАГАТЭ не устраивает, Буш еще в программной речи 11 февраля 2004 года четко сказал, что нужно поднимать статус Всемирной ядерной ассоциации, то есть создавать некую альтернативу МАГАТЭ. МАГАТЭ американцам не нравится, потому что руки их там связаны. А вот если они создадут нечто альтернативное МАГАТЭ, может быть, обновленную Всемирную ядерную ассоциацию или что-то еще, то тогда ситуация может на них измениться. И здесь, обратите внимание, по-другому смотрится иранский прецедент. Ведь что происходит вокруг Ирана? По сути, это задел под пересмотр Договора о нераспространении ядерного оружия. Вот есть четвертая статья, которая очень четко гласит, что все неядерные государства имеют право на ядерный топливный цикл. Если мы ограничим право Ирана на обогащение урана, точнее, если американцы все-таки этого добьются, то это будет как раз тем самым прецедентом, что, оказывается, не все неядерные страны имеют на это право. Есть страны, которые права на это не имеют.

Ядерное оружие нуждается в обновлении каждые 10–15 лет. И мне думается, что конечная цель ядерной политики США — это ограничение возможности других держав поддерживать свой ядерный потенциал. Они стремятся навязать всем такую систему ограничений в этой сфере, которая снизила бы возможность получения расщепляющихся материалов другими странами и урана, и плутония. При этом сами американцы находятся в гораздо лучшей позиции из того, что они говорят. Поскольку у них есть свободный доступ к природному урану через Канаду и через Австралию.

А если про нас говорить, то для нашего ядерного потенциала гораздо важнее плутоний. У нас все-таки главная опора — это получение плутония из ядерного топлива. Поэтому именно на плутониевую сферу американцы и ведут наступление. По трем позициям. Первое — дискуссии об опасности плутония. О том, насколько опасен плутониевый цикл с точки зрения экологии. Второй момент — это дискуссии о том, насколько опасна наработка плутония с точки зрения нераспространения. Всё время говорится о том, что все-таки уран более надежен. И приводится здесь случай с Северной Кореей, приводится частично случай Пакистана и так далее. И третий момент — это постоянные заявления о том, что соглашение от 23 сентября 1997 года между Россией и США об ограничении количества реакторов-наработчиков плутония не отвечают современным политическим реалиям. Нужно навязать миру новое соглашение. Буш, например, говорил о полном отказе от наработки оружейного плутония. Обама в этом плане более осторожный, он говорит по-другому. Что нужно как-то ограничить сам процесс выделения плутония из отработанного ядерного топлива, создав несколько международных центров. А вот нужно ли это нам, России, это снова большой вопрос. Как бы не упустить момент и не подписать пакет невыгодных нам соглашений.

РЗ: Кажется, пакеты невыгодных соглашений мы уже перестали подписывать. А из некоторых уже даже вышли невыгодных соглашений.

Алексей Фененко:
- Да вот пока еще, к сожалению, далеко не из всех соглашений, которые нам невыгодны, мы вышли. Кстати сказать, это было бы неплохим ответом на западные санкции, если бы мы такую цену назначили, и поставили вопрос так, чтобы всем стало понятно: продолжение санкций приведет к тому, что Россия откажется от целого ряда договоренностей в сфере ядерной безопасности.

Первое, что приходит на ум — это как раз соглашение 97-го года. Об ограничении количества реакторов-наработчиков оружейного плутония. Россия могла бы очень четко поставить вопрос перед американцами, что если будет продолжаться санкционное давление, Россия в ответ выходит демонстративно из этого соглашения и возобновляет соответствующую программу. Для американцев это очень болезненный вопрос, учитывая, сколько конгресс выделил денег в свое время на отказ от оружейного плутония, сколько выделялось в рамках программы Нанна—Лугара. Ну и, наконец, второй договор, который я считаю глубоко не выгодным для России — это Договор о всеобъемлющем запрете ядерных испытаний (ДВЗЯИ). Вот, если будет продолжаться санкционная стратегия, мне кажется, Россия могла бы пойти по модели ДОВСЕ (Договор об обычных вооруженных силах в Европе) в этом плане. Ввести хотя бы мораторий на его использование. Ну посудите сами. Мы находимся в самой невыгодной ситуации из всех ядерных держав. Американцы и китайцы его не ратифицировали. Это раз. Второе. Британия и Франция его ратифицировали, но поскольку договор в силу не вступил, они не вводили режим временного моратория на ядерные испытания. То есть ничто не помешает им на законном основании взорвать еще один атолл. А Россия ввела и временный мораторий, и ратифицировала договор.

Еще один момент, может, даже более неприятный для нас — это международная система мониторинга за ядерными полигонами. В рамках этого договора действует международный комплекс радиолокационных станций, действует комплекс сейсмических станций и гидроакустических, которые должны наблюдать по всему миру за ядерными испытаниями и поставлять информацию в соответствующую подготовительную комиссию в Вене. Вот мы же все находимся в неравном положении. Посмотрите, у нас станции вблизи Соединенных Штатов нет, у китайцев тоже нет. А у них полно рядом с нами станций. И Япония, и Европа зарубежная, и Ближний Восток. То есть они могут спокойно вблизи осуществлять за нами наблюдение — из той же Японии. А мы за ними нет. Кстати, для Китая именно такое распределение станций слежения по планете и стало главной причиной для отказа от ратификации ДВЗЯИ. Потому что ключевой, самый мощный в мире узел этих станций находится в Австралии и Новой Зеландии. И их лучи нацелены очень четко в сторону Китая. Поэтому если Россия откажется, к примеру, от поставки данных в Вену и перестанет сотрудничать с международной системой мониторинга — это будет болезненным ударом для американцев. Потому что, хотя договор в силу не вступил, США вложили огромное количество денег в строительство этой системы. И если Россия поставит вопрос ребром, и в ответ на санкции введет режим моратория на соглашение о запрете испытаний, своего рода «мораторий на мораторий», это заставит американцев понервничать. Такую цену, я думаю, конгресс США платить не готов.

РЗ: Мы можем декларировать, конечно, что мы выходим из программы по ограничению ядерных реакторов с наработкой плутония, мы можем наложить «мораторий на мораторий», а сил-то хватит для того, чтобы действительно возобновить эти программы?

Алексей Фененко:
- А чем мы, собственно, рискуем? Давайте подумаем. Во-первых, ввести мораторий — еще не значит обязательно возобновить программу. В политике ведь очень большую роль играет жест. Искусство дипломатии. Надо предъявить противнику цену, которую он не будет готов заплатить. Вот пока мы никак особенно не реагировали на санкции, вводили чисто демонстративные меры. Ну, например, введение ограничения рынка продовольствия. Но польские яблоки и пармезан с хамоном американцев мало волнуют, а вот ядерная безопасность — это то, что для американцев чувствительно. Это то, что болит. Это то, что действительно тяжело и неприятно.
Во-вторых, не забывайте, сколько денег и времени американцы на это потратили. Теперь получится, что все эти деньги и время израсходованы впустую.
Момент третий. Официальный Вашингтон уже давно, с 2003 года, выдвигает нам претензии, что Россия — участник договора, но всё равно проводит систему гидроакустических, гидроядерных и подкритических испытаний. И отмена моратория на испытания позволит нам спокойно заявить о возобновлении программы гидроядерных испытаний, хотя бы в лабораторных условиях.

РЗ: А вам не кажется, что в год 45-летия Договора о нераспространении ядерного оружия заявлять о своем выходе из моратория на испытания, возобновлять наработку оружейного плутония и делать резкие заявления, разыгрывая «ядерные козыри» — означает действовать с «особым цинизмом», как сказали бы юристы?

Алексей Фененко:
- Нет, не кажется. Никакого «особого цинизма» тут нет, политика вообще — вещь циничная. Наоборот, наступает очень хороший момент для того, чтобы дать адекватный ответ и уйти с невыгодного соглашения. Этот год юбилейный не только для ДНЯО. 20 лет исполняется Договору о всеобъемлющем запрете ядерных испытаний (ДВЗЯИ). Согласовали его Ельцин и Клинтон в Гайд-парке на встрече в Нью-Йорке в октябре 1995 года. Двадцать лет доказали, что договор «не пошел», он ведь, по сути, так и не вступил в силу.

РЗ: Что, только мы в него вступили?

Алексей Фененко:
- Ну, британцы и французы наполовину, можно сказать, вступили. Они ратифицировали ДВЗЯИ, но не объявили режим временного моратория на ядерные испытания до его вступления в силу. Только нужно ли нам теперь это соглашение? Нужно ли нам в одиночку поставлять, может быть, даже в ущерб себе, данные в Вену и помогать таким образом американцам, учитывая нынешний контекст наших отношений, вот это большой вопрос.

РЗ: Но нельзя ведь просто взять всё и отменить?

Алексей Фененко:
- Почему нельзя? ДОВСЕ (Договор об обычных вооруженных силах в Европе) отменили и ничего страшного. И больше стали уважать. Посмотрите, в марте, как только Россия заявила об окончательном прекращении работы по ДОВСЕ, сразу заявил генсек НАТО, что мы хотели бы консультаций с Россией, и мы сожалеем по поводу такого шага. Не будем вводить санкции, а мы хотели бы консультаций с Россией. Я думаю, что здесь будет примерно то же самое. Представьте, что будет с Европой, учитывая ее антиядерную истерию. Это действительно произведет отрезвляющее ощущение на европейских политиков. Запад уважает только силу. Запад уважает только тех, кто может показать ему действенный кулак. Никого другого, по моим наблюдениям, Запад просто не уважает. Уважает тех, кто может сокрушить его в прах или причинить неприемлемый ущерб.

РЗ: Но ведь это всё закончится очередным витком напряженности?

Алексей Фененко:
- А разве его нет уже сейчас?

РЗ: А дальше-то зачем? Они сделали свои полвитка, мы сделаем свои, и спираль начнет подниматься и закручиваться. А закончится всё новой гонкой вооружений.

Алексей Фененко:
- Во-первых, гонка вооружений идет уже давным-давно. А, во-вторых, если мы не покажем, что не приемлем давления, то нас будут давить и бить дальше. Логика американцев, насколько я ее понимаю: «молчишь — значит, слабак». Значит, надо продолжать давление. Вспомните «начало конца» ДОВСЕ. Сколько было криков, что в ответ на наш жесткий шаг американцы вернут свое военное присутствие в Европе. Прошло восемь лет, и ничего. По моим личным наблюдениям, по встречам с американцами я могу сказать, что они, наоборот, начали по-другому относиться к России, когда увидели, что Путин тот парень, который может выйти из договора. Может пойти на жесткое силовое решение. Я думаю, что сейчас нам тоже нужен какой-то достаточно жесткий шаг. Если они говорят: «у нас есть чем заставить платить Россию», надо сказать: «у нас есть чем заставить платить Соединенные Штаты». А ядерная безопасность — это та сфера, которой Соединенные Штаты не готовы поступаться.

Полностью интервью с Алексеем Фененко читайте в новом номере журнала "Редкие земли".